Сказание о Проклятой Обители - Валентин Вайс

Увы, надежды короля не сбылись: границу на севере удержать не удалось. Норхейм оказался во владениях южных нордеров, торговля возобновилась, а сам город вернул себе славу главного порта в северных морях. Не имея прямого выходя к морю, Унторф будто бы замер в испуге перед воскресшим соседом.

Городок, с которым более никто не связывал никаких надежд, все же удивлял путников жизнью бурной и яркой. Сразу за воротами и площадью тянулись мастерские ювелиров, стеклодувов, обувщиков и гребенщиков. Город был застроен добротными домами, преимущественно деревянными, но попадались и строения каменные. То и дело взгляд выхватывал постройки в два этажа – по большей части купеческие подворья, где нижний этаж бы сложен из серых валунов, а верхний – из дерева. Большинство домов окружали деревянные изгороди, скрывая от любопытных глаз жизнь хозяев. Если странник входил через восточные ворота, как это сделали девушки, то по правую руку оказывались купеческие кварталы, дворами спускавшиеся к реке, а по левую – ремесленные.

Также как в Норхейме, ноги ступали по деревянным мостовым, а не утопали в грязи. Дразнящие ароматы свежеиспеченного хлеба, жареной рыбы и терпких специй легкими облачками налетали со стороны шумного рынка.

Полным грусти взглядом Астейн проводила сурово насупленных цвергов. Сердито-сосредоточенные, решительной походкой они направлялись к торговой площади. Маленькие жители подгорного мира напомнили девушке о далекой родной усадьбе.

Как нельзя более кстати Урсула отвлекла ее внимание, кивнув в сторону высоких светловолосых бледнокожих созданий в длинных серебристо-серых накидках. Их обрамленные золотыми локонами лица можно было бы назвать прекрасными, если бы не исходящая от них холодность. Оградив себя стеной надменного презрения, они пересекли улицу и исчезли в воротах одного из постоялых дворов. То были горные эльфы, и, даже, Урсула, графская дочь, оробела при их приближении. Народ этот в последнее время находился на особом положении – Форгейн, вдовствующая королева, принадлежала их роду-племени и в жилах короля-младенца текла кровь горных эльфов. Они и раньше отличались чрезмерной горделивостью, а теперь и вовсе зазнались.

Следующая же встреча зажгла на высоких скулах Урсулы пурпурный румянец, а вот Астейн едва не лишила сознания: мимо девушек прошествовали трое прекрасно сложенных статных красавца – лесных эльфа. Их голые торсы покрывали затейливые татуировки, а длинные медные волосы были заплетены в косички. Мускулы упруго перекатывались под золотистой кожей, заставляя оживать невиданных птиц и животных. На краткий миг Астейн показалось, что в одном из них она узнала Ульвейна.

– Дикари, – прошептала Урсула, не заметив смятения кузины. – Говорят, что они и штаны-то одевают, лишь когда в город приходят. Тоже мне, любимые дети Хозяйки Леса!

Девушка попыталась произнести это возмущенно, но так и не смогла скрыть восхищения.

А над всем торговым многоголосьем возвышалась серая громада собора Святого Хранителя Дагоберта. «Словно большой неуклюжий дракон из сказок бабушки Хервёр, застрявший в маленькой пещере», – мелькнула странная мысль в голове Астейн.

Ветер усилился. По небу поползли тяжелые грозовые тучи. Они родили в душе смутное тревожное чувство. Не доходя до рынка, девушки свернули к храму, и оказались на тихой кривой улице, застроенной низенькими, крытыми дерном деревянными домами, где аромат свежего хлеба сменился запахом хлева. Некогда глухие заборы ныне прогнили и зияли дырами. В грязной канаве возились тощие дети. Беспокойство росло с каждым мгновением, но, не понимая его природу, Астейн все более злилась на себя. Нужно было отогнать беспричинные страхи и сосредоточиться на разговоре с сестрой.

Они едва сделали пару шагов вдоль по улице, когда, словно вражья стрела, их пронзил резкий, полный невыразимой злобы, визгливый голос. Урсула, заметно побледнев, схватила Астейн за руку.

Девушки резко обернулись. На углу, у самой рыночной площади стоял неопрятный старик в рваной грязной хламиде. Холодный ветер трепал длинные седые космы. Сам же он угрожающе потрясал сучковатой клюкой и что—то кричал о приближающейся Битве и Дочерях Тьмы, что уже явились из Лабиринта, но смотрел при этом в сторону замерших путниц. Взгляд его источал такую жгучую ненависть, что Астейн затошнило. Такие же грязные, страшного вида существа, более похожие на прислужников Хозяйки Оборотного мира, чем на людей, окружили старика плотным кольцом. Они жадно ловили каждое его слово. Один из них, крупный, на голову выше прочих, плотоядно взирал единственным глазом на Урсулу.

– Это Скиди Безумный, нигде без своей проклятой свиты не появляется. Видишь, как на меня тот одноглазый смотрит? И так всегда. Каждый раз отмыться хочется, – шепнула Урсула, на скулах которой с новой силой разгорелся лихорадочный румянец.

– Одноглазого Кривой Гест зовут, он вроде как из нордеров, – неприязненно проговорила Гертруд, предусмотрительно порекомендовав поторопиться.

Вместо того, чтобы прислушаться к умному совету, девицы каменными идолищами застыли посреди дороги.

– Говорят, что ребенком Скиди жил с родителями на одном из дальних хуторов, – медленно прошелестела Урсула, словно не слыша служанку. Девушка заворожено глядела на старика. – На них напали не то разбойники, не то гоблины. Погибла вся семья. Над мальчиком долго издевались, а потом бросили в лесу умирать. Но прежний жрец случайно нашел его, привел в город, вылечил. Думали, что Скиди навсегда останется жить при храме. Умом он все же повредился: все время убегал в лес, не возвращался по долгу, так и махнули на него рукой. Но в нем такая сила! Ты чувствуешь?

Астейн не нравились ни ее собственное странное безволие, ни затуманенные глаза сестры. Нужно было заставить себя идти дальше, но мерцающий взгляд старика словно обладал неведомой колдовской властью, не позволяя двинуться с места. Гердтруд оказалась сильнее – намеренно или случайно она ткнула Астейн острым локтем под ребра.

– Мы должны уйти. – Душа освободилась от магических оков. – Немедленно.

Вместе они взяли Урсулу под руки и вознамерились продолжить путь, но не успели сделать ни единого движения, как Скиди указал трясущимся посохом на помертвевшую графскую дочь, и прокричал:

– Ты дитя порока! Сгинет твое грязное гнездо, а проклятые души ваши вечность станут служить Дочерям Тьмы! Ждите расплаты!

Урсула тихо вскрикнула и обмякла. Только в этот момент Астейн окончательно пришла в себя, а ядовитый дурман, окутывавший сознание, рассеялся. Что может сделать этот безумец? Побежать следом и избить клюкой? Или натравить своих шавок? Страх ушел вместе с параличом. Подхватив Урсулу, девушки поспешили углубиться в спасительную тишину улочки.

Сзади слышалось постепенно стихающее улюлюканье «проклятой свиты». Астейн усмехнулась – только сыпать проклятиями он и мог. Но откуда столько ненависти в этом старике? Была ли это ненависть ко всему миру или лишь к семье Эрхарда Смелого?

Каково же было ее изумление, когда девушка в очередной раз обернулась: вся компания кралась следом в суровом молчании. Между девицами и преследователями сохранялось значительное расстояние, но угроза, исходившая от нищих, заставила Астейн похолодеть. Девушки ускорили движение – Скиди с компанией шли не отставая. Взгляды насмешливые, злобные, презрительные, алчущие крови, казалось, прожигали дыры в одежде.

– Что им надо? – голос Астейн дрогнул. – Зачем они идут за нами?

– Просто пугают, – неуверенно ответила Гертруд, оглядываясь с явной опаской.

Гертруд родилась и выросла в этих краях, и знала местные условия и людей весьма неплохо, но даже она не была в тот миг ни в чем уверена. Дорога уводила все дальше от рыночной площади. Дома производили здесь куда более приятное впечатление, чем в начале улицы. Вот только крепкие заборы и запертые ворота не оставляли надежд на спасение.

– Нужно продержаться еще немного, – в голосе Урсулы слышался неподдельный страх. – Дом Хельги и храм уже рядом. Там они не посмеют нам ничего сделать.

Девушкам нужно было тогда перейти на бег, но глупые представления о достоинстве, почитавшимся мерилом добродетели, не позволили это сделать.

Они не успели дойти ни до храма, ни до дома бывшей кормилицы.

Проходя мимо единственных в этой части улицы распахнутых настежь ворот, Астейн заметила во дворе подслеповато щурившуюся сгорбленную старуху. После девушка часто спрашивала себя: отчего интуиция промолчала? Почему тот миг чувство опасности не возросло во сто крат?

Едва миновав ворота, они услышали приглушенный вскрик:

– Мэйв! Мэйв, девочка моя!

Астейн резко развернулась, и чуть не столкнулась с той самой, показавшейся столь безобидной, старухой. Сморщенная и дрожащая, она, как еще мгновение назад Скиди, протягивала руки к Урсуле. Бельмо покрывало ее правый глаз. Открывая беззубый, зияющий гнилой чернотой рот, старуха непереставя вопила: